Что скажут нам отцы, если они воскреснут
Много ли вы встречали людей, которые бы радовались:
— В следующее воскресенье у близких людей свадьба, вот уж повеселюсь так повеселюсь!
Такие попадаются довольно редко. Большинство жалуется и хнычет:
— Ах уж эти мне свадьбы! Осточертели. И когда этим свадьбам придет конец!
«Когда свадьбам придет конец!» — можно ли придумать что-нибудь более кощунственное! Не было случая, чтобы тянули на аркане. Не хочешь — просто возьми и не ходи. Но хулить наши свадьбы и злословить о них — этого не смей.
Подарки, видите ли, приходится подносить. Главное, ведь говорят и те, кто одарит всего на пять рублей, а накутит на все десять.
А то, что и к тебе недавно приходили с подарками или еще зайдут в ближайшем будущем? Ты об этом забыл?
Каждый подъем имеет свой спуск. Сегодняшний день красен завтрашним. «Мгновенной жатвой поколенья, по тайной воле, провиденья, восходят, зреют и падут; другие им вослед идут»[1]. Будет, по меньшей мере, по одной свадьбе на двоих.
Словом, выше голову, не унывайте, друзья! Да будет свадьба единственной печалью для вас на этом свете.
* * *
Итак, Даниял Денгиз был на свадьбе. А свадьба — в городе Шура-Шахаре, километрах в пятидесяти от Анжи-Шахара. Выдавали дочь близкого родственника, вот Даниял и приехал заблаговременно — присмотреть, помочь. Свадьба, как-никак, весьма сложное и хлопотливое дело.
Надо вам сказать об обычае: вместе с невестой и подружками посылают в дом жениха наиболее почетного родственника. Его называют худА. Дошли до Данияла слухи, что его хотят послать в качестве худа.
«Не поеду худа, отговорюсь, — решил он сразу. — Пускай почтят вниманием кого-нибудь другого».
Еще более укрепился Даниял в своем решении, когда настал день свадьбы. От погоды или от чего другого, но настроение было, что называется, неважное. А погода и впрямь выдалась совсем не для свадьбы. Проливной дождь.
Правда, как обычно на свадьбах, натянули огромный тент во дворе. Но толку? Вода, все равно насквозь промочила песок на площадке. А сидящих за столами вокруг площадки гостей ветер то и дело хлестал десятками упругих плетей.
Но встать и уйти нельзя. Если есть столы, должны быть сидящие. Если есть музыка, должны быть танцующие.
А музыка есть, да еще какая! Вступив в нешуточный спор с силами природы, она то звучит громко и торжествующе, то гудит, словно шмель. А бубен, бубен! Ни дать ни взять — стрельба крупными горошинами по твоей бритой голове. Даже около водопада слова соседа расслышишь гораздо лучше, чем здесь. Настоящий музыкальный террор!
Но кому танцевать? Каждый с опаской думает о сюйдюм-таяк, о специальной палочке, при помощи которой приглашают на танец: куда бы ни пристала, но от меня бы отстала.
— Эх, отдохнули бы музыканты немного! Мы бы даже за это заплатили, — поговаривали люди между собой.
Как бы не так! Те не прервут игру раньше времени, хоть прикажи сам хозяин свадьбы. Если, упаси Тенгир, пойдет молва, что они слабо играют, не так охотно будут приглашать на другие свадьбы. У них тоже свои расчеты. Забота о рекламе.
Словом, у Данияла никакого сомнения: «Не поеду, в качестве худа, незаметно уеду обратно».
Прошли тягучие минуты. Смотрит Даниял: произошли странные изменения. В мире, который был так тесен и неудобен, который умещался, казалось, на ладони, стало почему-то так светло и так широко, что он, мир, не уместился бы ни в какие объятия.
Что такое?
А вот что: дождя как не бывало, небо напоминает мокрый шелковый платок, а земля высыхает буквально на глазах. Что же ты хочешь — августовское солнце!
Ну не без того, вероятно, что промелькнули не только, минуты, но еще и чарка, другая.
Гармонь и бубен царствуют над миром все так же восторженно. Но кто их теперь слышит! Далекая, призрачная музыка. Мало сказать, приятная. Чарующая, окрыляющая.
Желаннее нет теперь сюйдюм-таяк, танцевальной цалочки. Вокруг площадки выросла стена из стройных юношей. А там громадный роскошный букет — девушки.
«Стоять вашему дому вовеки, где же вы были в самый трудный-то час? — подумалось Даниялу.— Теперь вам что! Теперь бы и я сам...»
В это мгновение откуда-то сзади Даниял услышал шепот.
— Скоро повезут невесту. В роли худа с ними обязательно надо поехать тебе.
Это сказала мать невесты. Сказала и исчезла. Согласен Даниял, не согласен, до этого ей, видите ли, и дела нет.
Ну вот и настал момент, когда испытывается выдержка.
«Интересно, какова будет твоя реакция, как ты поступишь? — Задал себе Даниял этот вопрос и прислушивается. — О брат, видно, не хватит этой самой выдержки-то». Внутри у него звучал один голос, если помните: «Не поеду, уеду домой». Теперь же в душе стал раздаваться еще и другой голос: «А что, если поехать, почему не поехать?» Два голоса затеяли нешуточный спор! Тут же заметил Даниял — превосходство на стороне второго голоса. Что ж, против силы не попрешь. Сила она всегда одолевает. И что главное — сам Даниял оказался на стороне второго голоса.
А тут еще вдруг вспомнилось, как он однажды был худа на свадьбе в селе Бежентала.
* * *
О, это была такая увлекательная миссия!
Почетнее тебя, первее тебя здесь никого нет. Ты пришел чрезвычайным послом одного рода к другому завязывать надежными узлами тонкие нити дружбы. Очень и очень много зависит от твоего искусства.
Ухаживать за Даниялом и его свитой выделили специальных людей со стажем. По этой части они просто ученые со степенью!
— Невеста не пропадет, потчуйте худа и его людей! — громко возвестили аксакалы и хозяева свадьбы.
И тут, друг ты мой, началось!
Это концерт, целый спектакль!
Среди присутствующих на пиршестве находились агроном и учитель. Молодые ребята. В школьные годы слыли дружками. Разошлись, окончили вузы, вернулись специалистами, а теперь не знаются друг с другом, даже не разговаривают. Один думает: пускай тот первым подаст руку, а другой думает: нет, пускай тот.
Здесь они случайно оказались соседями, и лед молчания начал таять.
— Скажи на милость, почему ты со мной не разговариваешь?
— Что? Этот вопрос хотел бы я задать тебе. Почему? Спорят, спорят. Режутся вовсю.
В это время принесли и положили перед Даниялом баранью голову, пополам разрубленную ловким ударом топора. Эти половинки головы Даниял распорядился дать учителю и агроному.
Ну публика, разумеется, сразу смекнула, в чем дело. Радуясь своей догадливости, люди общими силами объяснили дружкам суть символического наказания:
— Если у вас не хватает своего ума, отведайте хоть бараньих мозгов. Авось, поумнеете.
Сами знаете, кому же охота — бараньи мозги, и в такой обстановке.
Учитель к тому же оказался страшно привередливым по части еды. Старался отщипнуть маленький кусочек мяса и этим ограничиться, отшутиться. Сам Даниял не хотел слишком уж мучить учителя и агронома. Но не тут-то было! Люди заставили их съесть все до последней крошки! Людям только подавай такие зрелища — полезно и приятно.
Затем, как и положено по традиции, потребовали хинкал с чесночной приправой. Подвели красотку в желтом модном платье, с роскошной короной рыжих волос. Звали красотку Инсап. Это ей выпало исполнять особый заказ худа.
И началась такая утонченная дипломатия! То прикинется Инсап, что туговата на ухо, то притворится, будто никак в толк не возьмет, что от нее хотят. Затем появится этак минут через тридцать, ну и давай спорить: не прошло, видите ли, даже полминутки. Может быть, хинкал уже давно готов, но его не подадут тебе просто так — трижды изведут тебя, пока не подскочит до потолка и без того высокий авторитет блюда.
Ну принесли. Такую острую подливку состряпала рыжая красотка! От обилия чеснока и соли подливка кажется льдом с водой пополам. Ну, понятно, сделано в сердцах, назло.
— Спросите-ка у нее, что это такое? — передает Даниял свой каверзный вопрос через распорядителей. Тамаде, кстати, не пристало вступать в непосредственное общение с публикой, с «простыми смертными».
— Что?! Видали, люди, Тенгир подбросил нам слепого родственничка! Чесночную подливку не может разглядеть! Бедняжка! Такой изъян! Интересно, все ли в порядке у него хоть здесь? — и многозначительно крутит пальцем у виска с золотистыми завитками.
Разумеется, слова Инсап, пока их передавали Даниялу, подверглись известной обработке, стали неузнаваемо деликатными.
— Передайте ей: мы, тамада, весьма польщены ее искусными комплиментами. И скажите: это не чесночная подливка, а сладкий чай.
Передали ей, а она ни в какую! Стоит на своем. А Даниялу это и надо:
— Пускай попробует сама!
Подносят красотке большую деревянную ложку адской жижи.
— Ну что? Чай с сахаром или подливка с чесноком?
— Ещё с каким чесноком! Пополам с солью.
Откашливается, из глаз слезы, а сдаваться и не думает.
— Дайте-ка ей еще. Видно, у нее язык умеет лишь разговаривать, а вкуса не чувствует.
Еще дают, опять слезы из глаз, а она все на своем.
— Да согласись ты, бедняжка, — поучают ее некоторые. — На черта это тебе надо — мучиться!
— Скажи: «Пусть будет по-твоему», скажи: «Чай с сахаром». И делов-то всего!
— А я бы давно согласился. Подумаешь — она стоит за истину. Очень надо было!
Не смогли умные сломить красотку с короной! И весь мажлис дружно осушил бокалы за тех достойных людей, кто не назовет, ни за что, черное белым, горькое — сладким. Ни за какие выгоды, ни за какую корысть.
Так была уместна и так принята единодушно, возглашенная Даниялом громкая слава:
— Да будет вечно железное стояние за истину и справедливость — самое ценное, самое дорогое зерно в кумыкском намусе.
— За здоровье Инсап, за ее высокородное озденство![2]
— Пусть живет и цветет прекрасная наша Саричач![3] Пригласили в комнату гармонистов, чтобы особо почтить худа музыкой и песнями. Так сказать, на близкой дистанции. Но не успели гармонисты как следует развернуться, как у дверей началась толкотня.
В чем дело? Оказывается, один молодой парень ломится в комнату, а распорядители его не пускают.
— Сейчас же дайте сюда гармонистов! — кричит этот парень. — Пускай играют во дворе, мне охота танцевать!
— Ах, тебе охота танцевать! Видали какой! А обычаи, а порядки, адаты? Все они должны лететь к черту? Потерпи, братец, уважим худа, это же — раз, два и все, Он скоро уедет.
— А на черта мне терпеть! Нужны были мне всякие адаты! Я салыв — деньги платил. Когда хочу, тогда буду танцевать.
Тут в комнату с достоинством вошел старец. Вдруг взметнулся посох над головой паренька. Старик оказался его отцом.
Даниял сделал вид, будто он пришел в ужас.
— Эй-эй-эй! Атам[4], остановись! — кричал он в шутку, — Педагогика не велит поступать таким образом!
А что старику педагогика! Он вершил правосудие аксакалова кодекса. И Даниял был несказанно ублаготворен. Под возгласы искреннего одобрения он возгласил славу еще одной ценности:
— Да будет вечен взметнувшийся посох аксакалов наших!
* * *
Вдруг зазвучал прощальный марш. Но он тут, каким-то образом, обернулся маршем встречным. Прощальный марш оказался воображаемым. Реальностью был марш встречный. Даниял понял, что ушел в мечтах довольно далеко. Вернулся с воображаемой свадьбы к реальной. То есть — из Бежентала в Шура-Шахар.
Приехали родственники жениха за невестой. С ними и сам жених.
Словом, через полчаса Даниял ехал в Анжи-Шахар. Прибыли ко двору родителей жениха.
Ну, понятно, битком набито. Царствует все та же музыка. Танцуют в несколько кругов. За длинными рядами столов — десяток автономных компаний.
Во дворе начался переполох. Близкие родственники жениха устремились к машинам.
Даниял заранее приготовился скромно протестовать против обилия внимания и почестей к своей персоне.
Смотрит, идут не к его машине! Одну «Волгу», увешанную шелками и капроном, отделили от всех остальных и, словно на руках, понесли, — во двор, в людскую пучину.
«О, они решили начать с невесты!» — насторожившись, констатировал Даниял. Вообще-то по настырным правилам и адатам худа положено пресечь такое кричащее нарушение. Невестой хозяева могут распоряжаться только с «высочайшего» соизволения худа. Ну ладно уж. Времена!
Даниял ждет. Сейчас и за ним и его сопровождающими прибегут. Пять минут прошло, десять, не идёт никто! Ни о чём другом и не думают, кроме как о машине с невестой. Хоть возьми и поезжай обратно.
Тут, друг ты мой, первый раз взяла Данияла обида: «Эх, взять бы и сделать вот так», — подумал он про себя, имея в виду один поступок, который потом, как вы узнаете, все равно пришлось совершить.
Наконец шофер машины, в которой приехал худа, решил поправить положение. Он, разумеется, был не новичок в этих делах. Пошел, напомнил кому-то из хозяев. Те прибежали с извинениями, повели во двор. Через минуту Даниял с товарищами стояли в толпе, а их уже никто не сопровождал. Привели во двор и бросили, занялись другими, разумеется, неотложными делами.
Вот положение! Теперь что делать? Войти в комнаты, объявить самих себя, самим о себе позаботиться? Или ретироваться?
Во второй раз посетила Данияла горькая обида: «Может все-таки взять и совершить?»
Но он еще раз решил воздержаться. Отошли худа и его группа на свободное местечко и оказались на пути от котлов к столам. Стремительно неслись люди с блюдами. Того и гляди, обольют. Худа пришлось шарахаться от них, то в одну, то в другую сторону.
Приятели и знакомые за столами пытались их затащить к себе, усадить, тянулись с чарками. Думали, что те такие же приглашенные, «простые смертные». С удовольствием разделил бы Даниял с любым из них и веселье и трапезу, но нельзя. Его же послали с особой миссией.
Скоро к горемычным подошли двое распорядителей. Повели худа, но куда? Не в комнату с молодежью, с невестой и женихом, как всегда, а совсем в другую, обычную, комнату, где пируют вовсю городские светила.
«Ну, конечно, — подумал Даниял, — заботятся о молодежи. А то, не дай бог, худа мог бы похитить у них минуту-другую своей докучливой моралью. Еще головы заболят».
Ввели Данияла в комнату и объявили:
— Идет родня невесты! Идет родня невесты! Принимайте!
«Час от часу не легче, — огорчился Даниял. — Какая же мы родня? А не сделать ли все-таки то, что у меня на уме?»
— Что?! Никакая мы не родня. Вернее, мы не просто родня. Я — худа, а это — мои спутники! — представил Даниял сам себя.
А будь ты не худа, будь ты хоть сам господь Аллах-Валиюллах[5]. Тамада не только не распорядился, чтобы все было как надо, но даже строго пресек стихийные действия некоторых гостей, которые хотели встать, приветствовать, уступить место. Никто не двинулся с места. Сидят весьма солидные работники и деятели. Не в том дело, что лень. Даже место не дорого. Просто надо, чтобы ты был чином выше. А многие сомневаются — выше ли Даниял чином? Щепетильное отношение к своему престижу — как бы его не уронить. Субординация. Даже здесь, на свадьбе.
Почти все — знакомые и искренне почитаемые Даниялом люди. Любому из них и место уступить и оказать другие знаки внимания — одна радость для Данияла. Но «Платан мне друг, а истина дороже». Ведь сегодня совсем иная ситуация.
Тамадой здесь оказался Рашидхан, крупного сложения, упитанный, рыжеволосый мужчина.
— Разместите их там как-нибудь, — отрывисто, с досадой распорядился он и, как ни в чем не бывало, пытался продолжить прерванный разговор.
А один из чинушей прямо выразил «благородное» возмущение этим вторжением: задержали тосты и бокалы, сорвали беседу. Будто сорвали его высокоответственное совещание.
— Как будто нельзя было устроить там, где-нибудь во дворе.
Вот тебе, друг мой, еще одна солидная порция обиды.
«Взять бы и исполнить сейчас ту свою задумку. Да ну ладно, еще раз уйму свою спесь и сатану гордости». Подумав так, Даниял решил действовать не намеками, а идти напролом.
— Прошу вас, почтенная публика, в знак уважения встаньте! Все, все встаньте, а не выборочно.
— В знак уважения? К кому?
— Ну хотя бы ко мне.
На многих лицах искреннее удивление: хороша, мол, скромность!
— Ведь привез-то я вам не бочку соленой капусты!
Этот натиск произвел впечатление. Но надо было видеть как неохотно почтенная публика поднималась с места. С одной стороны многие поняли: в претензии Данияла на стяжение личных почестей, у этой претензии есть глубокий моральный корень; они поняли, за что Даниял ратует: за забываемые традиции, за попираемые адаты, он заботится об адатах, которые ценны и нужны нашему народу; вытеснение их ведет к выхолащиванию жизни жамията: за этим тянется многое другое, ценное. А с другой стороны они думают: интересно, на черта ему все эти тяжкие премудрости?; ешь что дают, пей, веселись и иди восвояси; Даниял, видите ли, хочет прослыть уланом, молодцем, стоящим на строже духовных богатств, на страже отцовской моральной казны!»
Видали как верно и полно истолковали себе позицию Данияла! Вот такой открылся странный, но четкий фронт: один — не дам в обиду казну, другие — не дадим защитить казну.
— Поверьте, я очень не хочу брать на себя много, но этого не брать я не могу. Подумайте: что сказали бы нам отцы, если бы они воскресли?
Тут между Даниялом и Рашидханом, еще более рыжим и заносчивым от выпитого, произошел диалог.
— Слушай, Даниял, оставь ты свои выходки. Зачем здесь говорить о том, чего никогда не будет. Отцы не воскреснут и прошлое не вернется. Адаты там разные, обычаи — надоело!
— Да, да, как же — ты же атеист! Отцы не воскреснут. Да если бы и случилось такое чудо, ты бы, я думаю, не особенно смутился. Ты делаешь немало, чтобы ничто хорошее из славного прошлого нашего народа никогда не вернулось! Заслуга!
— Смотри, товарищ Даниял Денгиз! Отец твой тоже был такой. Такой характер к добру не ведет.
— Кто был и какой твой отец я тоже знаю. Он был таким как ты. Тебя, Рашидхан, я понял. И многие другие поняли. Ты намекаешь на тридцать седьмой год. Ты в те времена не мало сделал, чтобы было то, что было. И вот тут ты хотел бы воскресить кое-что из прошлого. Кое-что нехорошее. Ах, как ты хотел бы тряхнуть стариной! Уж ты знал бы на кого, что и куда писать, донести! Разумеется, называя свои действия самым кричащим патриотизмом.
Наконец знак власти тамады — палочку — передали Даниялу. Его начали интенсивно обхаживать. Что душе угодно — ешь, пей, угощайся, Только не поднимай этих твоих проблем. Завалили всем. Даже хинкал с чесноком принесли. Без всякого заказа, без всяких окружающих его условностей. А чего стоит он, такой хинкал!
Но процессы в душе Данияла бурно шли не в сторону угасания, а в сторону взрыва. Помните его задумку? Вот ее он решил сейчас привести в исполнение. А она заключалась в том, чтобы забрать невесту и отвезти ее обратно. Да, да!
Словом пошел Даниял в комнату к невесте с подружками и сказал твердо:
— Встань сейчас же и идем со мной. Обратно, домой.
Приказать-то он приказал, интересно, что будет дальше? А что, если вдруг заупрямится, да еще его самого на смех поднимет. Скажет: «Буду я из-за ваших адатов-традиций от своего счастья отказываться». Получится конфуз для худа.
Когда девушки узнали, что нарушены кумукские, обычаи и кумукский намус, они поднялись все как одна. Оно и понятно. Грамотные, в вузах учатся, разве они не знают, что из традиций и адатов надо отрицать, а что хранить как зеницу ока?
— Ты говорила, что любишь меня, — просил, умолял жених, — Не делай этого.
Осторожно взял за руку, пытался остановить. Невеста же упрямо пошла к выходу.
— По-твоему, достаточно одной нашей любви? А люди наши? Они совсем не в счет?
Все шире по свадьбе слух. Нарушился обычный ход вещей. Толпой бросились за Даниялом и невестой. Чуть не плакали, просили не уходить. Но уже было поздно. Даниял-то еще, смог бы простить, а невеста осталась непреклонной.
Словом, Даниялу ничего не оставалось, как плыть вместе с потоком, который он сам привел в движение.
Есть, однако, еще препятствие — шоферы. Как они отнесутся к этому? Не откажутся ли везти обратно? Мол, будем вас катать туда-сюда, делить нам больше нечего, что ли? Нужны нам ваши адаты!
Нет, что вы!
— Как?! Нарушили кумукские адаты-намусы?! А ну-ка сейчас же садитесь в машины! Поехали!
Прибыли в Шура-Шахар.
Здесь Данияла ожидало самое опасное испытание — мать невесты. Вдруг она заругается: какое ты имел право, зачем разрушаешь счастье моей дочери, чего еще не хватало — из-за каких-то там адатов и намусов!
Нет, что вы!
— Ах так! Нарушили наши дорогие обычаи? Кто это были за люди? Сейчас же скажи мне?
И пошла и пошла возносить хвалу Даниялу за принципиальность. Просто не остановишь.
Вот как вышло у Данияла Денгиза со свадьбой.
Но как с ней, с невестой, быть дальше?
Даниял этого до сих пор не знает.
Август 1965.
[1] Строки из «Евгения Онегина».
[2] Озден — благородный.
[3] Саричач — рыжая коса.
[4] Атам — отец.
[5] Валиюллах — один из ангелов.
Размещено на сайте 23.04.2010
Комменатарии
Разделы
Ссылки
